Слепцы - Виктория [Baal] Лавгуд

Помолвка была запланирована за два года до предполагаемой свадьбы, что немного нервировало Тоф. Связывать себя какими-либо обязательствами не хотелось, она ещё в прошлой жизни с этим завязала. Послё тёмно-синей скорби по Сокке и размолвки с отцом первого ребёнка.

Личная память совсем затёрлась, из прошлой жизни Тоф помнила только то, что детей у неё было двое. Ни имён, ни пола. Зато Сокка и все приключения с Аангом остались и хранились ей, как золотые монетки — скупым торговцем.

Узумаки устроили всё в лучшем виде: обрядили её в довольно удобный костюм тёмно-красного цвета (она спрашивала), понавешали множество украшений (их будет удобно переплавить в оружие, если это понадобится) и даже сделали Тоф что-то вроде мягких мокасин, через которые она хорошо ощущала землю. Носить обувь было непривычно, и Бейфонг пообещала себе, что это в первый и последний раз. Она привыкла ходить босиком.

Помолвка проводилась в старом храме, от которого сильно тянуло гнилью. Сначала Тоф даже не хотела заходить в здание: ей стало физически плохо от этого смрада. Но тогда один из мужчин-Узумаки просто поднял её на руки, и насильно внёс под тяжёлую крышу.

Внутри клубилась злая, голодная энергия. Она кидалась от одного шиноби к другому, пыталась откусить кусочек, сделать что-то, насытить себя. Не получалось — мешала система чакры, закрывавшая магическую силу от подобных поползновений.

Но у Тоф такой защиты не было.

Монах читал над ней какие-то тексты, рядом стояли знакомые, но подросшие травинка и вулкан. Они видели, что ей нехорошо, и поддерживали с двух сторон… вроде. Тоф было так плохо, что она не видела и не слышала, силясь остаться в сознании.

Что самое ужасное — она не могла и шагу ступить, чтобы уйти из этого жуткого храма. Всё её внимание было сосредоточено на тринадцати огромных голодных фигурах, стоящих за монахом. Перед её мёртвыми глазами в вечной темноте вспыхивали одна за другой их маски: рогатые, волосатые, с оскаленными клыкастыми пастями. Злые.

Голодные.

Голодные!

Потом тот, что был посередине, протянул к ней руку и вспорол когтем живот. Этого точно не было в реальности, позже Тоф проверяла свою кожу — ни царапины. Но боль была такой, что девушка выгнулась и закричала.

— Тихо, тихо, смертная искорка, — рассмеялся когтистый. — Тихо.

Он вытянул из неё яркий голубой поток, потом извлёк из темноты две тонкие сетки и смешал это всё. К крику Тоф примешалось два других — мальчишеских.

Бейфонг выгнуло назад практически в мост, ноги словно приросли к темноте. Краем глаз она увидела, как корчатся рядом травинка и вулкан. Им было лишь немногим легче, чем ей.

Маски расхохотались, закружились вокруг. Когтистый разделил две сети, между которыми теперь был натянут сильный поток энергии из живота Тоф, и засунул обратно в людей.

Потом мир померк.

***12***

Своё двенадцатилетие Тоф встречала в крайне дурном настроении.

Во-первых, она вымокла до нитки — провалилась под истончившийся весенний лёд на незамеченной ей речушке. Задумалась, шла на автомате и даже не отследила, что под ногами стелется не земля, а чертова катарина водица.

Во-вторых, из-за влажных волос было немного прохладно голове и мёрзли уши. Не смертельно, но неприятно.

В-третьих, выловленная во время купания рыба, судя по горелому запаху, будет плохим ужином. А Тоф не ела нормального мяса уже больше недели, всё пожухлые прошлогодние ягоды да кора, будь она неладна. Еще удалось найти несколько сомнительного вида грибов, да стащить у каравана круг пышного лаваша.

В общем, Тоф даже немного похудела.

Ну и в-четвёртых… её опять нашли. Как — Тоф понятия не имела, браслеты она сняла, одежду поменяла, все старые вещи повыкидывала. На ней не оставалось ничего, принадлежащего клану. Только если кровь и само тело.

— Ну, Узуко-чан, что делать будем? — с явной улыбкой в голосе спросил мужчина-Узумаки, садясь напротив хиленького костра и самой Тоф.

Бейфонг поджала губы. Этот Узумаки был первоклассной ищейкой, в этом она уже убедилась. Но она неплохо умела уходить от его внимания, хоть и ненадолго.

Вот и получалось, что она, с одной стороны, могла от него сбежать в любой момент; с другой, это беглянство не продолжалось дольше пары дней.

Узумаки распечатал из свитка сочное, шипящее маслом мясо. Впился зубами в него. Зачавкал.

Тоф, не изменившись в лице, взяла свою горелую рыбу. Внутри она была сыровата и отдавала на вкус тиной.

Ели в молчании, потом Узумаки развалился на холодной земле, подпер голову рукой и закурил приятный по запаху табак. Он делал глубокие затяжки, а выдыхал через нос, шумно и с большим удовольствием.

Тоф молчала. Только подтягивала к себе магму из глубинных слоёв земли. Не слишком близко, но так, чтобы сидеть было тепло.

— Понимаешь, Узуко-чан, — между затяжками протянул Узумаки, — ты для клана не так важна, как всякие химе и прочие. Но ты всё-таки Узумаки, так что на тебе куча печатей клана. Наших детишек часто похищали, Узумаки — хорошие супруги, вне зависимости от пола. Вот и разработали мы рисуночки, чтобы детишек возвращать. Прямо на кожу и шлёпаем, так что найти можем на краешке света. Но тебя-то никто не крал, сама сбежала. Зачем, Узуко-чан?

Тоф молчала. Магма бурлила непозволительно близко к поверхности, и Узумаки это тоже чувствовал. В первую встречу ищейка пытался поговорить и увести «милую Узуко-чан» домой добровольно, потом нападал. После нескольких болезненных для тела и гордости щелчков от Тоф и её побегов, ищейка вернулся к первоначальной тактике, давя на уши Тоф разговорами.

Да и магма, опять же.

— А ты полна сюрпризов, Узуко-чан. И стихия металла, и земля, а теперь ещё и магма. Деревом случайно не управляешь?

— Очень слабо.

— Ну, какие твои годы.

Дерево Тоф действительно почти не поддавалось — слишком мало в нём было Земли. Больше Воды, пожалуй. Катара вроде могла управлять лианами…

Тоф расстелила куртку и легла на неё. От земли поднимался пар, остатки снега вокруг быстро таяли. Неповоротливая магма лениво ворочалась под толщей земли и грела Тоф лопатки.

— Какое сейчас небо? — спросила Тоф.

— Красивое, — откликнулся ищейка. — Ночное. Звёзд больше, чем рыбы в море, они рассеяны по полотну пылью. Когда смотришь на эту красоту, то ощущаешь себя ничтожным и жалким.

Голос у него был звучным. Низкий, приятный, он отзывался щекотной вибрацией у Тоф под рёбрами.

Она почти уснула под мерное журчание его голоса, когда Узумаки тихо спросил:

— Почему ты сбегаешь, Узуко-чан? Что